Мама... Она с нами ещё до рождения и потом всегда рядом. Вернее, мы в её сердце. А материнская любовь, как щит, защищает и охраняет. Сегодня вы прочтёте признания в любви мамам и адресованные им слова восхищения. Но эта статья о другом – о том, что бывает, если главный человек предаёт, разбивает детство на острые осколки одиночества и зла. Летом журналист «Петровских вестей» Светлана Злобина, педагог по образованию, работала в лагере, где отдыхали ребята из детского дома. Мы публикуем её рассказ о том, какая она, жизнь без маминой любви.

МАРИЯ

Маруся приковала к себе моё внимание с первого взгляда. Девчонка-подросток с пружинистой походкой и угловатой мальчишеской фигурой, в джинсах, бейсболке и «близоруких» очках, среди ровесников она дерзко заняла место лидера на том простом основании, что так решила. Громким грубым голосом Маша «награждала» ярлыками и критиковала тех, кто попадался ей под руку, временами «одаривала» сверстников подзатыльниками или пинками. При этом украдкой глядела на взрослых: видят ли? Ждала внимания. Пусть даже в виде замечания.

Её, не в меру разговорчивой, активной, было слишком много. Ребята пытались избавиться от столь навязчивой компании, обрывали или бросали раздражённое «Отвали!», что, в общем-то, помогало мало. Словом, первое впечатление от встречи с Машей было не слишком приятным.

Опытные педагоги летнего лагеря направили Марусину энергию в мирное русло: девчонка стала командиром отряда и правой рукой воспитателя. Следила за порядком на территории, строила на зарядку-обед-ужин. Драться перестала, а интонации руководителя в её голосе теперь оправдывались статусом. Перемен во внешнем виде, увы, не последовало: Маша по-прежнему не расставалась с бейсболкой и джинсами. И пока другие девчонки прихорашивались к вечерней дискотеке, она просто меняла футболку на свежую.

Исподволь я наблюдала за подростком. Время от времени мы разговаривали с ней о многом и неожиданно подружились. Я даже знала, что в её жизни случилась драма: Мария порвала с мальчиком, с которым встречалась два года.

- Он ревновал меня к моим прошлым увлечениям! - абсолютно серьёзно заявляла тринадцатилетняя страдалица и, увидев мой изумлённый взгляд, добавляла: - Я начала встречаться с мальчиками в восемь лет!..

Слава богу, увлечение оказалось платоническим.

В один из вечеров кто-то обнял меня за шею холодными руками и шмыгнул носом у самого уха. Оказалось, Маруся.

- Ты плачешь?

- Угу, - и прижалась ещё крепче.

- Тебя кто-то обидел, ребёнок?

Ребёнок в ответ помотал головой и снова шмыгнул носом.

- Вот если бы папа был жив… Я не попала бы в детский дом, не пережила бы всего, что пришлось пережить…

Я усадила Марусю, переросшую меня уже сантиметров на десять, к себе на колени, и та начала свой рассказ:

- Папа был хороший, добрый. Его убили, когда мне было четыре… Жестоко убили… Кто и за что – не знаю. Никто не знает. Не нашли убийцу. Я и старшая сестра остались с мамой. А она уже тогда пила. Могла на несколько дней уйти в запой и о нас совсем не вспоминать, не готовить… Когда были деньги, мы с сестрой покупали «Доширак»…

Я гладила её по голове, качала, как маленькую, и понимала, что не могу ничем помочь – могу только выслушать.

- Когда мне было девять, органы опеки забрали нас в приют, - Маша поёрзала, поудобнее уложила голову на моём плече. - Мне даже страшно не было. И я тогда дала себе обещание: что бы ни случилось, не плакать и никогда не возвращаться к матери. Пусть на её совести будет то, что она натворила.

Я с трудом сглотнула ком.

- Где она сейчас?

Маша дёрнула плечом:

- Пропала без вести. Уже четыре года ни слуху ни духу от неё. Может, спилась где, может, убили… А, всё равно! У меня есть сестра, и у нас обязательно всё будет хорошо...

Маруся опять заплакала: завтра ей предстояло вернуться в ставропольский детский дом. Вдруг она порывисто меня обняла, спрятав глаза.

- Прощайте, Светлана Ивановна! - сказала и украдкой глянула исподлобья, а из-под очков скатилась слезинка.

ВИОЛЕТТА

Она попала в детский дом пять лет назад. Четырнадцатилетнюю симпатичную девчонку выделяло обострённое чувство справедливости. Оно заставляло бесстрашно вступаться за обиженных, униженных и несчастных. А как Виолетта танцевала лезгинку и современные танцы!

Наше знакомство с ней состоялось на спортплощадке. Играли в волейбол. Виола болела за свою команду, поддерживала кричалками и, радуясь забитому мячу, от души хлопала в ладоши. В тот момент на запястье её правой руки я увидела шрам – старый, корявый. Страшный.

- А, это я вены в девять лет резала! - спокойно ответила Виола. - Дедушка, мой самый близкий и родной человек, умер. Его шпана какая-то ножом пырнула, когда он вечером из магазина возвращался...

- А родители у тебя есть?

- Мама умерла, когда мне года три было, а папа в аварии погиб. Вот дедушка и стал моим опекуном. И вообще, если бы не он, я бы сейчас тут не сидела.

- ..?

- Когда мама была мною беременна, отец её бил сильно. Вот она и решила сделать аборт… Дедушка ей сказал тогда: «Выкинешь – убью тебя!»

- Откуда ты об этом знаешь?

- Так и дед, и тётя мне рассказывали… Короче, как пережила дедушкины похороны – не помню. Плакала два дня. Было больно, так больно, что жить не хотелось. Взяла нож и… Моя старенькая прабабушка, которая в комнату вошла, скорую вызвала, потому и спасли…

Команда забила очередной мяч. Виолетта крикнула: «Молодцы!» Крикнула так легко и весело, будто не она только что рассказывала о своей трагедии.

- До сих пор виню себя в его смерти, - продолжила девчонка.

- Ты-то в чём виновата?

- Если бы я не пустила его в магазин, или шла бы рядом, или… Не знаю! Но мне кажется, что всё было бы иначе, если бы я что-то сделала тогда! Он был бы жив!..

- Что же ты могла сделать, когда шпана порезвиться решила? Погибла бы вместе с дедом! Но разве для этого он тебя спасал тогда? Или для того, чтобы ты вены резала? Дедушка наверняка хотел, чтобы ты жила счастливо!

- Я не думала... Но больше этого не сделаю. Обещаю!..

ЛИЗА

Худющая, картавая, с постоянно растрёпанными волосами, немного раскосыми глазами с хитринкой, чёрными зубами и шилом в известном месте. Впрочем, оно, шило, следствие «ограниченных возможностей здоровья».

С Лизой было трудно. Но разве виноват ребёнок в своей болезни? Разве виноват он в том, что был зачат матерью в пьяном угаре от очередной «большой любви»?

Лизок выросла в многодетной семье. В двух комнатушках грязного, запущенного домишки жили девять человек: сама Лиза, пять братьев-сестёр, мать, очередной папа и бабка. Именно бабка в основном и приглядывала за детворой. Хотя воспитатель из неё был тот ещё. То ли старость, то ли болезнь согнули женщину пополам, и она уже не могла обходиться без палки. Да и чему она могла научить внуков, раз дочери ума не смогла дать?!

Горе-мамаша же жила без оглядки на кровинок. Периодически отправлялась «на заработки». Там встречала свою «судьбу» и вскоре возвращалась домой – без денег, но счастливая и с животом, иногда даже с «автором» этого живота. Однажды, когда выяснилось, что в семье опять ожидается пополнение, старшие дети заявили матери:

- Принесёшь домой – мы ночью его подушкой задушим!

Мамаша ребёнка домой не принесла – оставила в роддоме. Но влюбляться не прекратила.

- У меня несколько пап, - как-то разоткровенничалась девчонка. - Папа Саша, папа Толя, папа Серёжа, папа Лёша и ещё… Не помню, как зовут... Они, когда я дома жила, в гости иногда приезжали, вкусности привозили.

- Как ты в приют попала?

- К нам приехали тёти, и мама сказала: «Езжайте, детки, с ор… - Лизок запнулась и, картавя, выговорила с третьего раза, - с органами опеки! Я к вам приезжать буду!» Но так ни разу и не приехала – бабушка только конфеты нам привозила…

Потом Лиза попала в ставропольский детский дом, братья и сёстры – в казённое учреждение другого города. Они не видятся, и Лизавета скучает. Даже по дому, в котором было грязно, холодно и голодно. Прилипает к взрослым: любит ходить за руку, обниматься и сидеть на коленях. И просто не выносит отказов и запретов. Протест выражается в форме истерики и ора, от которого просто уши закладывает и который прекращается, как только исчезает «аудитория». Проходило несколько минут – и девочка снова становилась ласковой и управляемой.

Зато Настя, её подружка по несчастью, которую родители бросили ещё в младенчестве и у которой за 14 лет так и не объявился никто из родственников, на контакт не шла вообще. Однако девчонки были не разлей вода. Вместе ловили кузнечиков, богомолов, лягушек и другую мелкую живность, имевшую неосторожность оказаться у них на пути. Живыми от девчонок никто не уполз, не ускакал, не убежал. Но подругам их не было жаль…

Что стоит за детской грубостью и жестокостью? Страх и глубокие раны, которые никто не видит. Раны, нанесённые самыми близкими. Теми, которые беспробудно пьют, жестоко бьют, унижают, предают, забывают, пропадают без вести – и продолжают жить, не ведая за собой вины. А тем временем у их кровинок рушится мир, основа которого – вера в безусловную любовь родителей, в первую очередь мамы.

Брошенные на произвол судьбы дети ищут свою дорогу. Чтобы выжить, прячут своё испуганное сердечко и огромное желание любить и быть любимым глубоко внутри. Никто не рождается с колючками. Но именно они остаются миру, жестокому и холодному… миру, где всё время хочется кричать в отчаянии: «Ма-ма-а!!!»

• Печаль 1
• Радость 0
• Гнев 1
• Удивление 0
• Восторг 0