ПОЭТ НИКОЛАЙ КОСТИН. БОСОНОГОЕ ДЕТСТВО, СЛЕДЫ НА ПЕСКЕ

14 февраля 2018 года, 10:33 |

Фото из семейного архива Костиных

В его стихах такая пронзительная ностальгия… Даже несмотря на умиротворяющие образы жаворонка, пьющей из ручья иволги, бредущих по полю коров. Но это особая печаль – как у Пушкина. Помните: «Мне грустно и легко. Печаль моя светла…»? У Николая Ивановича Костина – особый дар: несколькими четверостишиями перемещать человека во времени.

- Ягнёнок в доме, кукушка из теста – это образы?

- Нет, - удивляется. - Всё так и было. Помню: корова отелилась – телёнка дня на два в дом, чтоб обсох, окреп. Так же и ягнят. Дети в одной части комнаты, ягнята – в другой.

Он помнит, как собирали курай – перекати-поле. Ветры дули сильные, и курай летел по полям, пока не находил приют в цепких объятиях какой-нибудь лесополосы. Пацаны набирали, тащили в дом. Сухой курай вспыхивал, как спичка. Прогорал быстро.

- А кукушки? Это жаворонки? Которыми весну закликали?

- Ну да. Мы их кукушками звали.

Бабушку Устинью Каллистовну (отец был грек; потом отчество адаптировали, изменив на Каллистратовну) Николай Иванович помнит плохо: та умерла, когда ему было всего пять. Но помнит хлебный дух от её рук и большие карманы её передника, а в карманах – всегда что-то вкусное для внучка – обёрнутый в тряпицу сахарок, сдобный сухарик.

- Говорят, она родила 17 детей, - рассказывает, - 13 выжили. Помню, как свет на хутор проводили. Как мы в Рождество сидели в полутёмной комнате и бабушка учила петь колядки.

Раз в неделю она пекла хлеб. Ставила опару, следила, перемешивала. Всю ночь билась.

- А утром пришёл бригадир. Видно, она должна была на работу выходить. Бабушка ему: «Да я же с хлебом…», а он её кнутом! Потом его, правда, сняли с должности.

Особая статья – дед. Иван. Да не какой-то там, а Иван Третий! Это имя вообще для рода Костиных сакральное. В семье деда Иванов было трое (видно, называли по святцам).

- Большак, Маляк и Ванюшка. Или ещё так их в народе кликали: Иван Первый, Иван Второй и Иван Третий.

Николай Иванович кладёт на стол старую фотографию: худощавый бородатый дед в ушанке, валенках и ватных штанах с заплаткой опускает в урну лист бумаги.

- Это конец 50-х, - говорит Костин. - Голосование. Деда Ивана специально ждали, чтобы первым свой голос отдал.

- ?

- Уважаемый человек. В Первую мировую за страну сражался. Была фотография, где он в царской форме, да найти не могу. Не раз дед вспоминал, как в Турции на разведку с приятелем ходил. Как соберутся вместе, одно слышно: «Арарат» да «Арарат». Дома лежали и штык с винтовки, и гильза с пушки. Мы на ней потом не один год косу отбивали.

Молчит. Вздыхает:

- Опять же – в войну дед троих сыновей похоронил.

А вот Иван Иванович (отец Николая Ивановича) жив остался. Тоже геройский был солдат: и с парашютом прыгал, и связь тянул. Однажды языка привёл.

- Дело случайное. Бомбили сильно – отец полз, проверял, где порыв. А тут как ахнет! Он в окоп. А там немец! Немец растерялся, а отец нет: «Хэндэ хох!»

Домой после Победы Иван Иванович не сразу вернулся: три года служил в Чехословакии («Ребят повыбили – нужно было кому-то лямку тянуть, пока новые солдаты подрастут»). Потом на родине «камни ворочал».

- ?

- На Солёном и школа, и клуб – всё из местного камня.

Многими медалями и орденами наградила страна Ивана Ивановича. Дань уважения, память. И до самой смерти носил он в себе другую память о войне – пулю в плече.

- А мама?

- Маму мою – Анну Игнатьевну Сарычеву – лишила война двух братьев. Да и самой ей досталось: и траншеи рыла, и в Сталинград на зачистку ездила. Там после бойни вместе с другими девчатами собирала трофеи, хоронила людей – и своих, и немцев… Потом работа в колхозе, винсовхозе. Есть у неё и «Ветеран труда», и «За доблестный труд».

У Николая Ивановича в жизни тоже немало интересных страниц: был монтажником-верхолазом в Грозном, шофёром, служил в засекреченном подземном городе под Красноярском («Поднимаешься по штольне в клетке на поверхность земли, смотришь – кругом тайга…»). Но всё чаще в его памяти всплывают детские годы. Всё больнее в сердце врезаются, словно вспышки, кадры из того прекрасного далёка, когда деревья были большими.

- Дед мой жил в Донской Балке, а в голодном 33-м перебрался с семьёй на Солёное Озеро: тут росли сады. Яблоками и спаслись.

Дедов сад Николай Иванович сохранил. У него 50 соток – яблоки, вишня, черешня. И хотя давно перебрался он в Светлоград, лето всегда проводит на Солёном.

- Иногда родные говорят: «Уже возраст. Зачем тебе это? Продай и сад, и дом». А я отвечаю: «Родина не продаётся». Вроде и в шутку, а вроде и нет. Вот и внук подрастает…

Уходя, вздохнул:

- Короткая жизнь…

Шумит сад, зреют яблоки, стоит домик, стены которого слышали неспешную поступь деда Ивана Третьего и торопливые шаги бабушки Устиньи. Остановимся. Постоим, опустив голову. А спустя время и сами уплывём по большой реке времени, неумолимо стирающей с песка следы ног родных нам людей.

Я вернусь

Я вернусь на хуторок,

На лужку прилягу

И забудусь на часок,

Окунувшись в травы.

Поваляюсь ещё чуть

В луговой постели,

Чтоб аромат цветов вдохнуть

И послушать из-под небес

Жаворонка трели.

Из родника воды хлебнуть,

Раздвинув мяту. Освежиться.

И мятный воздух в грудь вдохнуть.

И вновь мне хочется забыться…

Вот детство снова промелькнёт:

Я без штанишек, босый,

С пацанами ковыряю

Со сбитых ног занозы.

Под балалайку гопачок,

Бывало, выдавали.

Потом, забравшись в огород,

От сторожей бежали,

На деревья залезали…

Но вмешался дед:

«Ах, куда ты, окаянный?

Разобьёшься! Грех!»

А потом, жалея внука,

Дед спилил орех.

Давно ушёл от нас «папашка» –

Отец так деда называл.

Поднять бы, выпить по рюмашке,

Порасспросить: о нём я мало знал…

Но жизнь неумолимо коротка,

Назад кукушка годы не считает.

А память остаётся на века –

Теперь вот мой внучок

По жизни и по шарику шагает.

Построен дом

Построен дом, посажен сад,

В беседке зреет виноград.

Проблема всё же есть одна:

Виски покрыла седина.

Увидеть отчий дом хочу,

Улыбку мамы, добрый взгляд

И под окошком палисад,

Войти тихонечко в избу;

Смахнув ладошкой паутины нить,

У образков лампадку засветить.

Своё босое вспомнить детство:

Кукушку бабушка спекла из теста,

Послала в сад – попеть, позвать

Красу-весну скорей встречать.

Увидеть речку, холмики, луга,

Где наспех собраны стога,

А с первым пеньем петуха

Рожок услышать пастуха.

Вертушку в дверцах поставца,

Рассказы о войне отца,

Фотографий рамки над окном

И чудный запах чабреца,

На Троицу бабулей принесённый в дом.

Печь русскую, чуть в стороне – примост,

Ягнёнка в доме (обсохнуть дедушка принёс),

Знакомый запах полынца,

В углу шинельку от отца.

За пенье в роще соловья

И окрик в небе журавля,

За ширь и красоту полей

И величавость тополей,

На зорьке детства сладкий сон,

За жизнь и озеро, в которые влюблён,

У Богородицы свечу

Сегодня я зажечь хочу.

Не отрывая взгляд, смотреть

На самолёта в небе след,

Когда рождается рассвет,

Как лес шумит и сад цветёт,

А иволга без умолку поёт,

Ручей бежит, в нём птичка воду пьёт,

И когда стадо с пастбища идёт.

На близких мне и на родных!

Ушедших вспомнить и живых…

Всех благ родному хуторку!

Я в храме новом помолчу,

Зажгу для всех свою свечу.

Елена АРЦИМОВИЧ

Ключевые слова: Светлоград, Поэзия, Костин, соленое озеро, стихи, петровский округ, родные, детство

Рубрика: ОБЩЕСТВО

Если вы заметили ошибку в этом тексте, просто выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter.

Выделенный текст будет автоматически отправлен редактору

Авторизация через социальные сети для комментирования: